Покоренная сила - Страница 63

– Остановись, отче! – прервал Мишка излияния монаха решительным, насколько получилось, голосом. – Евангельскую притчу о сучке и бревне в глазу я и так знаю. Грех же твой не в том, о чем ты мне говоришь, а гораздо более тяжкий и долгий по времени. Закоснел ты в нем и исправляться не желаешь!

Монах, до того упорно смотревший в пол, удивленно поднял глаза на Мишку.

«Есть реакция! Продолжать!»

– Сколько лет ты уже в воинском поселении пастырский долг исполняешь, а воинские обычаи даже в основе не постиг. А ведь ты – духовный воевода, начальный человек, даже и над сотником! Воевода! А правильно приказ отдать даже нескольким ученикам воинской школы не смог!

Мишка жестом попытался остановить возражение отца Михайла, но не смог, а потому просто заорал, перекрикивая его:

– А был обязан! Мальчишки выполняли приказ, ты его отменил, а нового не дал! Знаешь, кто так делает?

Мишка понизил голос и снова заговорил спокойным голосом:

– Либо хам, который подчиненных за людей не держит и лучшим способом управления считает ругань, либо начальник, дела не знающий и неспособный указать подчиненным, как им поступать!

Одно из главных правил командования людьми, особенно людьми военными: если сказал «отставить», то тут же говори, что нужно делать! Ты ученикам воинской школы «отставить» сказал, а как дальше поступать – нет. Они покойников на том же месте и бросили. Народ стал любопытствовать, языками трепать – недалеко и до смущения умов!

Если бы я так «Младшей стражей» командовал, меня сотник Кирилл давно бы взашей из старшин погнал! А ты не над «Младшей стражей», а над всеми ратными людьми здесь поставлен. Должен не просто знать, но и самую суть воинской службы понимать!

– Грешен… Великий грех на мне…

«Подействовало? Но где же протест, я же протеста добивался! Нет, так дело не пойдет, продолжаем!»

– Да, ты согрешил, брат! – Мишка заговорил размеренно, с паузами между словами, стараясь не сбиться на поучительный тон. – Не по злому умыслу, гордыне или нераденью. Грех твой – от незнания и непонимания смысла воинского жития.

– Но я не воин…

«Наконец-то!»

– Но поставлен над воинами! По-твоему, воины не нуждаются в особом, нежели селяне, пастырском руководстве? Воины, которые самим своим существованием предназначены проливать свою и чужую кровь, отнимать чужие и отдавать свои жизни! Почему наши ратники никогда не слышали от тебя проповеди о достойном поведении воина? Почему в походах их не сопровождает слово Божье? Почему в бою их не воодушевляет пастырское благословение? Почему на поле брани некому проводить в последний путь умирающих и утешить раненых?

– Мне ходить в походы?

«Есть! Прорезалась ориентировочно-исследовательская реакция! Теперь только самому бы не совершить ту же ошибку. Указал на недостатки – укажи путь их исправления».

– Нет, отче. Ты в походе бесполезен. Прости, но не просто бесполезен, но и обузой будешь. Телесно ты слаб, верхом ездить не обучен, лекарского дела не знаешь. Да и постоять за себя неспособен – при первом же случае пойдешь под нож, как агнец.

– Так что же ты…

«Есть контакт! Получилось! Ай да сэр Майкл, ай да сукин сын!»

– Ты, брат мой во Христе, мне покаялся, значит, мне на тебя епитимью и налагать! Никаких строгих постов и молитвенных бдений. Епитимья твоя – размышление, отыскание способов духовного руководства воинскими делами. Подсказать могу два пути, но пройти по ним ты должен сам.

Первый путь: призвать в Ратное еще трех-четырех священников. Храмы новые построим, но служить в них ты в одиночку не сможешь, на тысячу человек нужно не менее четырех церквей. И один из храмов должен быть воинским! Ну а пятая церковь – у меня в воинской школе.

Второй путь. Это трудно, потому, что доселе никогда не делалось. Ко мне в воинскую школу должны прийти несколько молодых, крепких телом священников, дабы пройти обучение воинскому делу.

Мишка снова повысил голос, потому что отец Михаил собрался что-то возразить:

– Не воинами стать! Но воинскими пастырями! А для этого (ты сам убедился) надо воинское дело знать! Думай, отче, как сего достичь, а по свершении задуманного отпущен будет тебе сегодняшний грех, который, по зрелом размышлении, вовсе и не сегодняшний, а накопившийся за много лет. Не терзанием плоти, но размышлением и деянием надлежит ему быть искупленным!

* * *

Вышел из церкви Мишка еще нескоро, произошло то, чего он и добивался, – формальный обряд исповеди и покаяния постепенно превратился в одну из долгих бесед, подобную тем, которые так любили оба Михайла.

Вышел и застыл на пороге. Перед церковью стояла толпа, да еще и побольше той, которая наблюдала за «возвращением демонам людского облика».

«Молиться пришли, исповедоваться, каяться… У них же на глазах чудо произошло! Бедный падре! Он же им правды сказать не может.

Ну, натворили вы дел, сэр Майкл! Всего в одном слове ошиблись: надо было вчера сказать: «Несите к нам на подворье», а сказали: «Несите в село». И такие последствия! Как в детском стишке: «Оттого, что в кузнице не было гвоздя». Все оттого, что я хотел обыскать трупы, но уже плохо соображал. А обыскивать-то и нечего, с них даже пояса сняты были, никаких улик, кроме маскхалатов».

Мимо Мишки валили в церковь воспылавшие религиозным рвением прихожане, а он стоял задумавшись, ничего вокруг не замечая.

«Никаких улик, кроме маскхалатов… Улик чего? Может быть, хватит прятать голову в песок, сэр? Маскхалаты зимние, маскхалаты летние, разведывательно-диверсионная деятельность… „Спецсредства“ и приемы борьбы против тяжелой конницы… Кто это все мог организовать? Нинея проговорилась, что моя информация татаро-монгольском нашествии подтверждается. Интересно: как? Или кем? Людей из разгромленных городищ куда-то вели. Вопрос: куда?