Дмитрий выстроил десяток ратников «Младшей стражи» в колонну по два, сам занял место во главе, позади Мишки и его «ближников». Такой кавалькадой и выехали шагом из главных ворот, сразу же повернув налево, в объезд Ратного.
Мишка подозвал к себе Дмитрия и на ходу принялся инструктировать:
– Мы втроем остановимся возле Никифора, а ты высматривай приезжих учеников, сразу сгоняй их в одно место и выстраивай в ряд. Пусть стоят и ждут, когда я подъеду. Всякие котомки да короба с пожитками вели свалить в сторонке. Если кто начнет кочевряжиться, не стесняйся – дай в лоб, чтоб служба медом не казалась. Когда я подъеду, доложишь, что отроки воинской школы построены для смотра. Кнут у тебя с собой?
– С собой. – Митька похлопал ладонью по ременным кольцам, притороченным у передней луки седла.
– Если понадобится, хлестнешь одного-другого, только в меру, не перестарайся.
Мишка инструктировал своего старшего десятника, а сам все время косил глазом направо, в сторону домика лекарки, но Юльки не было видно. То ли ушла в дом, то ли уже отправилась к речным воротам. Мишка разочарованно вздохнул и тут же мысленно сам себя одернул:
«Стыдитесь, сэр, что вы, право, как подросток, в самом деле? Перед девчонкой покрасоваться захотелось? А результата, обратного задуманному, не опасаетесь? Вы-то как елочная игрушка сверкаете, а ей, вполне может быть, и приодеться по такому случаю не во что. Настена отнюдь не бедна, но дочку в этом смысле не балует – в воспитательных целях или просто скуповата. Что Юлька почувствует, глядя на ваш парадный выезд? Вот так-то!»
Кавалькада приблизилась к углу тына, из-за которого должен был открыться берег возле речных ворот, пора было переходить на рысь. Мишка отдал команду, но выделенный ему дедом для такого случая жеребец – серый в яблоках красавец – вдруг заупрямился, начал задирать голову и пошел боком. Рыжуха себе подобного поведения никогда не позволила бы, но Мишкина любимица еще не оправилась от ран, да и экстерьер у нее был неказист – не для парадных выездов.
Мишка ожег жеребца плетью, что есть силы подобрал повод, но своенравная скотина, видимо уловив разницу между твердой рукой взрослого ратника и слабостью подростка, взбрыкнула и понеслась галопом. Проклиная деда за подставу с незнакомым конем, Мишка совсем было собрался треснуть жеребца рукоятью плети между ушей, но кавалькада уже повернула за угол и понеслась прямо на собравшихся на берегу людей. Тут уж ничего не оставалось делать, пришлось рвать повод обеими руками, отчего жеребец поднялся на дыбы и замолотил в воздухе передними ногами. Чуть не соскользнув с седла, Мишка все-таки врезал серому в яблоках красавцу по голове, отчего тот сразу присмирел и, опустившись на передние ноги, замер на месте.
Чувствуя на себе взгляды всех собравшихся на берегу, Мишка соскочил на землю, бросил поводья Спиридону, в почтительной позе дожидавшемуся, когда хозяин соизволит обратить на него внимание, и поклонился Никифору:
– Здрав будь, дядя Никифор, как добрался? – Шапку снимать не стал: боярину перед купцом зазорно. – Мы уж заждались, не приключилась ли какая беда по пути?
– Ха! Здорово, Михайла! Петька! Поди сюда, мать целовать тебя велела! – Никифор, как всегда, был весел и громогласен. По очереди облобызав сына и племянника, весело кивнул в ответ на поклон Роськи и с ухмылкой глянул на то, как его бывший холоп повис на шее у улыбающегося Ходока. – Лихой у тебя внук, Корней Агеич! Как подлетел – птицей!
– Кхе… Воспитываем помаленьку…
– И войско у него справное, – Никифор проводил взглядом проезжающий мимо десяток во главе с Дмитрием. – Корней Агеич, а где же Демьян с Кузьмой?
– Сейчас подъедут, Лавр что-то задерживается, уже должен быть. Так ты чего задержался-то, мы уже неделю тебя ждем, или что случилось?
– Умаялись, Корней Агеич, по Припяти пришлось против течения и ветра выгребать, да и в Пинске задержался по делам…
Мишка, вытягивая шею, пытался рассмотреть, что там у Дмитрия. Любопытных на берегу собралось уже довольно много – ладьи пришли в неурочное время: вместо сентября в мае. Гвалт постепенно нарастал, каждый подошедший полюбопытствовать что-то спрашивал у лодейщиков, те что-то отвечали, постепенно на берегу становилось шумно и тесно, как на торгу.
Самого Дмитрия и десяток всадников «Младшей стражи» было видно хорошо, а остальное заслоняли толпящиеся ратнинцы. Дмитрий что-то говорил, указывая рукой в сторону, слушал ответ, снова указывал рукой, наконец, досадливо махнув, отдал какой-то приказ своим ребятам. Десяток выстроился полукругом и, судя по движениям всадников, погнал перед собой кого-то, видимо приехавших учеников.
Можно было не торопиться. Дмитрий, похоже, собрался отвести вновь прибывших учеников далеко в сторону от ладей – к самым огородам. Мишка снова обратил внимание на деда и Никифора. Беспорядочный, как всегда поначалу и бывает при встрече, разговор перешел уже в деловое русло. Никифор предлагал две ладьи, на которых находился груз для воинской школы, вести дальше по Пивени – до самой Нинеиной веси. Ему поддакивал все-таки вклинившийся в разговор Спиридон, кровно заинтересованный в том, чтобы не получить взбучку за неподготовленные для причаливания все четырех судов места. Дед в общем-то был не против, но предупреждал, что русла реки никто не знает и тащиться придется целые сутки, а то и больше.
– Дядя Никифор! – встрял Мишка. – Там, чуть выше по течению, еще брод есть, ладьям глубины не хватит.
– А широк ли брод?
– Нет, узкий.
– Пройдем, на волоках мы и вообще ладьи посуху таскаем, а тут… – Никифор вдруг умолк на полуслове и, обалдело уставившись куда-то Мишке за спину, восхищенно протянул: – Вот это да-а-а!