Додумать мысль не удалось.
– Тебе сколько лет? – спросила вдруг Нинея, не поднимая головы.
– Тринадцать, скоро четырнадцать…
– Врешь!
– Вру…
– Так сколько?
– Тринадцать.
Нинея тяжело вздохнула, выпрямилась на лавке и обернулась к Красаве. Та вся так и подалась навстречу бабке. Волхва ничего не сказала, лишь одобрительно кивнула, слегка прикрыв глаза, Красава так и расцвела счастьем, видимо, бабкина похвала, даже такая скупая, была для нее редкостью.
«Так это она впервые детишек под контроль взяла! Почувствовала, как бабке трудно, и поддержала! Ну и девчонка! Елька ей ровесница, а до сих пор все в куклы играет…»
– Сядь, чего стоишь столбом? Да сядь же ты! – Нинея досадливо поморщилась. – Ну как с тобой разговаривать, Лис Бешеный?
Мишка опустился на лавку, поерзал, избегая смотреть на Нинею.
– Ну чего ты взъярился? Не дослушал до конца – и сразу: «Нет! Не пойду! В капусту нашинкуем!» С чего ты взял, что король обязательно латинянином должен быть?
– Православных королей не бывает. Цари есть, а королей нет… Не обижайся на меня, баба Нинея. Это я от неожиданности.
– От неожиданности, от неожиданности… Эх…
– Был бы я девкой?
– Да нет. – Нинея хмыкнула и огорошила Мишку в очередной раз: – Была бы я мужчиной – сидел бы сейчас и слушал…
– Или валялся бы с битой мордой.
– А и следовало бы! Сопляк, а как ровня разговариваешь. Что ж поделаешь, если такими делами бабам пришлось заниматься, так уж светлые боги решили. Я бы и сама рада была…
«Мама моя! Это же она из-за своей половой принадлежности комплексует! Вернее из-за того, что занимается исключительно мужским, по современным понятиям, делом и думает, что я ей потому и хамлю. Это в двадцатом веке то ли мужики измельчали, то ли бабы покрутели, а здесь женщины еще свое место знают. Единственное, что поднимает Нинею и в своих, и в чужих глазах над общим женским уровнем, – статус волхвы. Но я-то ее волхвовскому воздействию практически не поддаюсь. Значит, и относиться к ней должен с обычным мужским высокомерием. И она с этим смиряется! Обалдеть!
А с чего, собственно, вы вознамерились обалдеть, сэр? Представьте себе на месте Нинеи боярина Федора, к примеру, или того же Луку Говоруна, не говоря уже о лорде Корнее. Как бы вы себя вели? Так с Нинеей, или иначе? Иначе, конечно же иначе! А если бы на ее месте оказалась какая-нибудь бизнесвумен из двадцатого века? Тоже иначе! Ну так что? Будем обалдевать или будем делом заниматься? Вы, насколько помнится, собирались информацией разжиться, так сейчас самый подходящий момент. Более того, если бы вы, сэр Майкл, не устраивали тут африканские пляски, так уже бы эту информацию имели. Ну?»
– Гредислава Всеславна, – Мишка постарался произнести это с максимальным почтением, – ты в Европе долго жила?
– Семнадцать лет. – Нинея, кажется, даже и не удивилась Мишкиному вопросу. – Замужем была за графом Палием.
– Это в Венгрии?
– Это в Богемии.
– А сюда как вернулась?
– Сбежала.
– От мужа?
– От костра! Ведунов, видишь ли, нигде не жалуют, если крест завелся… Вот и меня вместе с дочкой – годика еще не было – на костер везли. Сатанинское отродье, сказали, пусть вместе с колдуньей горит. Да не довезли вот… Муж со старшими сыновьями налетели, отбили, сами все полегли, а мне уйти дали.
Казалось бы, голос волхвы должен был дрогнуть, но ничего подобного – Нинея продолжала говорить ровно, даже как-то монотонно, видать, все уже давно отболело:
– От всей мужниной дружины шестеро осталось. Привезли к княгине Беате, а она уж сюда переправила. Правда, не сразу. Два года я случая ждала, чтобы за мужа и сыновей рассчитаться. Псов Христовых на меня мужнин двоюродный брат натравил. Не сам – жена, змея подколодная, научила, очень уж ей графиней стать хотелось. За все расплатились – больше суток корчились оба, все кишки из себя извергли.
И снова – спокойный, монотонный голос, словно не о себе:
– Сюда вернулась, а тетку Ягу тоже убили. Я и этих псов Христовых нашла, тоже смерть лютую приняли, да толку-то. Мертвых не вернешь. Никогда не мсти ради себя самого, Мишаня. Если для дела требуется, тогда – да, не жалей никого. И чем страшнее месть будет, тем больше пользы – врагов в страхе держать надо. А себе облегчения этим не добудешь, даже и не надейся. Наоборот, только хуже станет. Пустота настает, не для чего жить становится.
Ты думаешь, как меня Беата уломала этим делом заняться? Умна она, хоть и моложе меня, а тогда еще совсем девчонкой была, только-только двадцать стукнуло. Поняла, что мне цель нужна – дело долгое и трудное. Очень долгое, может, на всю жизнь. Знаешь, когда я умру, Мишаня? – Вопрос был настолько неожиданным, что Мишка даже не нашелся что ответить. Впрочем, Нинее ответ и не требовался. – Вот сядет король… ладно, ладно, царь Михаил Вячеславич на трон в стольном граде древлянском Искоростене, повергнет Рюриковичей, обратит во прах Киев, тогда можно будет и уйти – дело сделано.
«Да не будет же этого никогда! Неужели сама не понимает, что это невозможно?»
– Не веришь, Мишаня? – Нинёя, как всегда неожиданно, продемонстрировала силу своей способности улавливать чужие эмоции. – Ну и не верь. Тебе это и необязательно, у тебя какая-нибудь своя цель в жизни появится, ради которой не жалко будет… Что-то разболталась я, – прервала сама себя Нинея, – хитер ты, Михайла Фролыч, как меня старую разговорить сумел!
– А дочка? – Мишка внаглую проигнорировал намек на окончание разговора. – Ты говорила, что вы вдвоем с дочкой спаслись.
– А что дочка? Выросла, замуж вышла, детишек нарожала, – с каким-то странным равнодушием ответила Нинея. – Детишки выросли, переженились, замуж повыходили. Обычная жизнь, дара волхвовского в ней не было.